Гостиница "Джордан хаус" находилась всего в пяти - десяти минутах ходьбы от Старого города, и после посещения храма им предоставили возможность часок побродить самостоятельно и сделать покупки на базарах у виа Долороза, где они уже утром были.
Фру Эйвур Берггрен, семидесятитрехлетняя вдова торговца одеждой в Йончёпинге, впервые была в заграничной поездке, если не считать поездку в Данию. Она безгранично благодарна этому молодому, хорошо воспитанному человеку, взявшему ее под свою опеку еще в аэропорту Бен Гурион, а сейчас еще и предложившему ей вместе посетить базары. Правда, она очень огорчилась, заметив, что он не пел с ними псалом о путешествии в Израиль накануне вечером, когда группа, устроившись в гостинице, собралась в небольшой столовой. Но, во всяком случае, он был тут, да и не один он не пел.
Кроме того, хорошо иметь защитника, когда блуждаешь по арабским переулкам. Ей не хотелось бы, чтобы ее обманули или обворовали, поэтому она серьезно относилась ко всякого рода предостережениям на этот счет. И потом, она не очень-то сильна в иностранных языках. А ее спутник, рассказывала она позже, без труда договаривался с торговцами.
Он помог ей в магазине, где арабы продавали прекраснейшие вышивки, попросил присесть и предложил ей чай в маленьком стаканчике с листом мяты и очень сладкий. Но в последние годы она не выносила сахара вообще, и молодой человек тут же принес новый стакан чая, уже без сахара. На вкус чай напоминал ей жевательную резинку, но молодой человек заверил, что это от зеленого листа мяты, она поверила ему и почувствовала себя в его обществе совершенно уверенно и даже начала немножко ревновать, когда он чуть позже попросил разрешения у хозяина лавки воспользоваться его телефоном.
Карл стоял в забитой кожаными пуфиками, играми "трик-трак", покрытыми пылью вышитыми платьями тесной кладовой со старомодным телефонным аппаратом в руках и проводом, наполовину скрытым в стружке, и готовился к телефонному разговору, почти непрерывно занимавшему его мысли последние двое суток. Он знал, что номер телефона приведет его в кибуц, расположенный недалеко от Киннерета, в нескольких часах езды отсюда. Кто-то ответил на иврите. По интонации он понял, что его попросили подождать, после того как он по-английски попросил Шуламит Ханегби. Прошло уже несколько минут, и разговор в лавке замер из-за незнания языка. Наконец она подошла к телефону и сразу же ответила по-английски.
- Привет, любимая! Я чувствовал, что должен был приехать к тебе. Ты не можешь себе представить, как я хочу тебя видеть. Да, и спасибо за открытку, - начал Карл.
Две-три секунды молчания, потом она ответила.
- О, любимый, ты тоже не представляешь себе, как я скучаю по тебе. Я даже не смела надеяться, что из-за меня ты сможешь все бросить и приехать. Сколько времени в нашем распоряжении? - спросила она таким тоном, будто все, что она говорила, было чистейшей правдой.
- У меня пять дней. Поедем, куда ты говорила, я готов. Когда ты сможешь?
- Мне надо сначала кое-что сделать, но, может быть, послезавтра... А где ты, в Иерусалиме?
- Да.
- Послезавтра первым автобусом. Не опоздай, обещай мне.
- Обещаю.
- Как здорово будет! У меня кое-какие дела, да и у тебя тоже, но мы все же увидимся.
- Конечно, я об этом мечтаю, как и ты.
- А теперь до свидания, скоро увидимся, - сказала она и внезапно положила трубку.
Карл еще немного постоял с трубкой в руке, потом бережно положил ее на место. Он помнил каждое сказанное слово, но, насколько он понимал, немногое поддавалось толкованию. Она имела в виду первый автобус, первыйавтобус из Иерусалима в Эйлат на Рождество. В этом не было никакого сомнения. Он не называл никакого другого места, кроме Иерусалима. А в открытке она писала об Эйлат.
Он вернулся в лавку, где уже сгорала от нетерпения старая дама и мучился хозяин-палестинец, не говоривший по-йончёпингски - возможно, на единственном в мире языке, на котором он не мог предлагать свой товар. Карл купил себе вышитую сирийскую скатерть, примерно такую же, какую купила старая дама, а затем они медленно пошли по выложенной камнями виа Долороза мимо бесчисленных кафе, скромных фруктовых давок и сувенирных магазинов, куда их настойчиво пытались заманить владельцы. Почти у самых Дамасских ворот расположился магазин для нумизматов, где продавались еще и глиняные черепки, и даже почти целые амфоры, как утверждалось, финикийских времен (если туристы выглядели неевреями, черепки превращались в "финикийские", а так были просто еврейскими). Фру Эйвур Берггрен, правда, было неловко, но ей все же хотелось посмотреть на эти черепки, если бы они были христианских времен. Карл посоветовал ей ничего не покупать.
Дождь усилился. Когда они прошли через Дамасские ворота, скользкая тысячелетняя каменная кладка сменилась асфальтом. Фру Берггрен заговорила о своих впечатлениях: Иерусалим не такой большой, как она ожидала, да, кстати. Старый город действительно выглядел арабским, чего явно не было во времена Иисуса. Сейчас, когда евреи вернулись в свою страну, поразительно, что арабы остались жить в Священном городе.
Карл все время кивал, будто слушал ее, а сам погрузился совсем в другие проблемы. Через полтора часа он должен звонить по другому телефону с секретным номером на Эстермальм в Стокгольме, где никто ему не ответит, но где дежурный офицер тщательно просчитает число сигналов и число минут до следующего звонка с определенным числом сигналов. На этот раз он должен прозвонить семь сигналов, подождать шесть минут и повторить звонок с восемью сигналами. Затем дежурный офицер позвонит Старику и сообщит ему цифровой код неизвестно откуда, а для Старика это сообщение будет означать то же, что телеграфное сообщение: